Газета День Литературы # 105 (2005 5) - Страница 27

К оглавлению

27

Однажды я спросил Ивана:

— Анастасия тебе — кто? Одни говорят — жена, другие, что уже — сестра. Разве так может быть?

— Может быть всё, если на то воля Божья. Анастасия — моя хозяйка.

На базаре Ивана не то чтобы любили, а — чтили. Почти каждый торгующий норовил дать ему что-нибудь из своего товара. Но он брал не у всех. А если что и брал, то обычно тут же отдавал местному дурачку, которого я подозревал в том, что он лишь притворяется дурачком, чтобы кусочек полакомее перехватить.

Я вообще не знаю, оставлял ли Иван себе что-нибудь из дареного, ведь сколько раз видел, как он доставал из сумки то горсть урюка, то мандарин и отдавал какой-нибудь старухе, торгующей на улице травами или грибами:

— Возьми, Марковна, внучку угостишь.

— Спаси тебя Господи, Ванюша.

Но однажды он не появился на базаре. Не появился он ни на второй день, ни на третий. Врали, что Иван умер. Никто из нас, конечно, не верил. А дурачок за такие слова даже вцепился зубами в руку одного из торговцев, да так, что тот взвыл.


…Потом я проживу много лет, почти целую жизнь, и не буду вспоминать об Иване-разведчике. Помнить-то я его буду всегда, но в самой глубине души, куда не пускают никого: ни мать, ни любимую женщину, ни друга. А явится он передо мной неожиданно, во всей своей мощи и беспощадности. В светлом октябре 93-го. На Смоленской. Когда меня будут забивать откормленные омоновцы. Когда, теряя сознание, подумаю, как о чем-то постороннем: как они не устанут? Как им не надоест это однообразие: всю жизнь — ногами — лежачего?

Но чья-то сильная рука резко дёрнет меня с мостовой. Офицер. почти с меня ростом, но чуть постарше и намного здоровее. Майор. Оттащит в сторону, залезет во внутренний карман и достанет студийное удостоверение.

— Что же ты, режиссёр, не своим делом занимаешься? Тебе здесь надо с камерой работать, а не против нас с голыми руками. Куда тебе против нас, — и потащит от Смоленской к Сивцеву Вражку. И дорогой всё будет объяснять, что есть "менты", а есть такие, как он, — другие. И на нём тоже крест есть…

Чуть углубившись в кривую улочку, мы остановимся.

— Один дальше доковыляешь?

— Да (я тогда жил в самой глубине Арбата, в Малом Власьевском, в доме рядом с тем особняком, откуда одержимый Булгаков запускал в полёт свою Маргариту). Да, — повторю я и, сделав несколько шагов, обернусь.

Майор всё будет стоять и смотреть на меня. И я скажу:

— Майор! Я верю, что ты отличный мужик, но ты — не Иван-разведчик.

Он ничего не поймёт, но обидится на меня, спасённого им от увечий или даже смерти. Хотя и попытается сделать вид, что просто ничего не понял. Потом повернётся, как-то сразу ссутулится и пойдёт в противоположную от меня сторону.

А минут через пять я буду валяться в своей комнатушке на самодельном лежаке и думать, что, по сути, я ничем не лучше того совестливого майора, потому что тоже — не Иван-разведчик…

Через год уже в Самаре из окна второго этажа увижу высокую и прямую женщину. За собой она будет везти тележку с коренастым и безногим человеком, держащим в руках две деревяшки, похожие на утюги. Я вскочу, чтобы выбежать на улицу. Но тут же сяду. Зачем? Вблизи можно и обознаться, а издали так хорошо видно, что это Иван-разведчик со своей хозяйкой. Через квартал они должны повернуть налево, в Покровский собор, ведь сегодня — Покров Божьей Матери. Год назад, когда на расстрелянной площади поминали убиенных, Она Сама явилась в небе над Москвой. Её видели тысячи православных…


Через полчаса я встану и тоже пойду в храм, но в другой. Потому что в покровском побоюсь встретиться с Иваном. Вдруг он меня узнает и, как всегда, скажет что-нибудь прямо: например, что я не стал тем, кем должен был стать…



Всех Иванов-разведчиков, кем бы им ни довелось быть в этом дольнем мире, да помянет Господь Бог во Царствии Своем!


Евгений Николаев
ПРО БОЙЦА ГОШУ КАМЕНЩИКОВА

После окончания Уфимской школы военно-музыкантских воспитанников СА в 1955 по классу кларнета я был направлен для дальнейшего прохождения службы в оркестре в/ч 21329 в г. Стерлитамак, который находится в Башкирии, в верховьях реки Белой. Был у нас в музвзводе сверхсрочник сержант-фронтовик Гоша Каменщиков. Он играл на тубе (самый низкий по звучанию из медных духовых инструментов). Много чего интересного Гоша рассказывал нам, молодым тогда солдатам, о своей фронтовой жизни. Он не привирал и не приукрашивал. Свидетельством тому три ранения, боевой орден и медали — очень даже неплохо для простого солдата за один год с небольшим на передовой. Мы тогда удивились: сержант Каменщиков такой смирный и спокойный, никогда ни с кем не ругается, а у него медаль "За отвагу"! Оказывается, вот каким бедовым он был на войне!


В 1941 году Гоша убежал на фронт из детдома. Тогда ему не было и семнадцати. По его словам, "рванул на передовую вовсе не из-за патриотических побуждений, а потому что там кормёжка была намного лучше, чем в детдоме". За одну-две недели прошёл курс молодого бойца — "штыком коли, прикладом бей", выдали винтовку, и стал бывший детдомовец грозным защитником Родины.


Этот фронтовик откровенно рассказывал нам, что в первые месяцы войны приходилось не просто отступать, но иногда драпать от немцев, спасаться бегством, особенно при появлении танков. Но был случай, в штыковой атаке схватились и погнали их, а "трёхгранный штык в человека входит так же легко, как в кочан капусты". Я почти в деталях запомнил два его фронтовых рассказа.


НАСЫПЬ

27