Газета День Литературы # 105 (2005 5) - Страница 24


К оглавлению

24
***


Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,—
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…


Георгий Судовцев
ОРУЖИЕ ПОБЕДЫ

Великая Победа 1945 года была завоевана не только силой советских танков, самолетов, кораблей, пушек. Победу тогда одержал прежде всего державный дух нашего народа, воплотившийся и в эти виды материального оружия, и в оружие информационное, прежде всего — оружие Слова. Речь Сталина на параде 7 ноября 1941 года и "Священная война" Лебедева-Кумача — такое же оружие Победы, как легендарные "тридцатьчетверки" и "сорокапятки".


Я почему-то уверен, что у гитлеровцев такого оружия Слова не было. Да, были гипнотизирующие речи Гитлера и Геббельса. Да, был "Хорст Вессель". Наверное, было и многое другое. Но не было своих "Жди меня" и "Землянки". Не было и не могло быть — а потому эти "истинные арийцы", эти "сверхчеловеки" оказались обречены на поражение.


Наши стихи военных лет и стихи, посвященные той войне, — такой же золотой запас русской истории и литературы, как поэзия Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова, Блока, Есенина, Маяковского. К тому же, в отличие от золотовалютных резервов Центрального банка и "стабилизационного фонда", этого истинного золотого запаса нашу Россию лишить невозможно, невозможно вывезти его куда-нибудь за границу.


"Не собирайте себе сокровищ земных" — сказано в Писании. И пусть прагматичные британские генералы, анализируя вместе с американскими коллегами итоги Второй мировой, утверждали, что русские умеют побеждать, но не умеют собирать плоды своих побед". Мы-то знаем, что Победа — сама по себе главное сокровище, хотя она и "не от мира сего". В атеистическом вроде бы советском государстве именно литература оказалась высшей формой звучащего Слова, отчасти взяв на себя религиозные функции. Перечитайте эти военные стихи — многие из них звучат как слова молитв. Да истинная поэзия, по сути своей, и есть молитва.


Конечно, за пределами данной поэтической подборки остались многие превосходные произведения. Некоторые — из-за их объема, как, например, "Я убит подо Ржевом" и "Василий Тёркин" Александра Твардовского. Другие — просто потому, что хотелось представить читателям лучшее из лучшего, настоящие поэтические символы той войны и той Победы. И здесь важно отметить, что удивительный сплав любви и героического оптимизма, присущий лучшим образцам нашей военной поэзии, к сожалению, был во многом утрачен последующими поколениями поэтов, включая знаменитую "тихую лирику". Поэзия не всегда была мозгом, но всегда — нервом своей эпохи. Послевоенная эпоха в этом смысле оказалась эпохой утраты Победы.


Вспомните строки Николая Рубцова из "Видений на холме" (1960–1962):



Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри, опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времен татары и монголы.
Они несут на флагах черный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов в окрестностях России


— с их очевидным противопоставлением "чужих" крестов "нашим" звёздам. И сравните — да хотя бы со стихами того же Константина Симонова:



Ты знаешь, наверное, всё-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил…


или Александра Твардовского:



Мы за Родину пали,
Но она — спасена…


или Анны Ахматовой:



И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.


Разными, очень разными оказываются эти смерти, эти кресты, и любовь к Родине Николая Рубцова, будучи ничуть не меньше любви Константина Симонова, Александра Твардовского и Анны Ахматовой, уже не была неразрывно сплавлена с героизмом, уже оставалась любовью чуть со стороны — иначе не было бы этого надрыва в обращении-заклинании поэта к ней: "Россия! Русь! Храни себя, храни!" Ничуть не стремлюсь умалить тем самым значение творчества именно Николая Рубцова. То же самое касается и таких выдающихся поэтов, как Владимир Соколов или Юрий Кузнецов, например. Просто иные времена — иные песни. И тот факт, что блоковское, 1908 года, "О, Русь моя! Жена моя!" — оказывается куда ближе Рубцову, чем поэзия войны и Победы, отчетливо — во всяком случае, для меня — сопрягается с фактом последовавших в 1917-м и в 1991-м государственных катастроф России.


Но получается так, что история наша работает в режиме взлетов и падений, и чем выше взлет, тем страшнее падение — а впереди новый, еще более размашистый, цикл, до последней мировой Победы, похоже. Поэтому "старое, но грозное" оружие русской Победы, в том числе поэтическое, наверняка будет вновь востребовано, и не исключено, что ждать этого осталось недолго.


Захар Прилепин
ПОРТРЕТ СТАЛИНА


***

Я куплю себе портрет Сталина

Три на три

В подсобке закрытого на вечный ремонт музея

У сторожа, который ничего не помнит

Не помнит даже Сталина


Я куплю себе портрет Сталина —

Трубка, френч, лукавый прищур —

Блядь дешёвая купит Рублёва —

Бить земные поклоны и плакать —

24