Форму, сюжет уже принято презирать — такое презрение своего рода символ новаторских поисков и "свободы самовыражения". Но приди писатель-авангардист за хлебом и купи он вместо обычного хлеба какой-нибудь треугольник из муки с солью и надписью на нем "хлеб", возмущению не было бы предела. А почему те, кто делает продукты, должны следовать традициям и не иметь права на свободу самовыражения?!
А.Камю писал о том, что у "тех, кто пишет просто, есть читатели, у тех кто пишет сложно, существуют только комментаторы". Очень легко писать сложно — гораздо легче, чем просто. "Точность, простота и краткость — вот основные достоинства прозы, — с полным основанием утверждал А.С.Пушкин, — почему не написать: "рано поутру" вместо "едва первые лучи восходящего солнца озарили края лазурного неба"?! "Презренный зоил, коего неусыпная зависть изливает упоительный свой яд на лавры русского Парнаса, коего утомительная тупость может только сравниться с неутомимой злостью". Боже мой! Зачем просто не сказать: г-н издатель такого-то журнала?!" — восклицал Пушкин.
Гораздо удобнее писать непонятно. У большинства людей нет ни времени, ни сил пытаться разобраться в том, что пишут современные писатели. И писателями они считаются только потому что никто их не читает. Писателей теперь не читают, а видят по телевизору. Виктор Ерофеев ведет на канале "Культура" (!) собственную передачу.
"Современная живопись, — сказал как-то Р.Орбен, — это когда покупаешь картину, чтобы закрыть дыру в стене, и приходишь к выводу, что дыра выглядит лучше". А современная литература — это когда в печатные страницы боишься завернуть селедку, потому что селедка потом будет плохо пахнуть. Однако, книги — не картины, — и корешки книг в книжных стеллажах могут выглядеть очень красиво, какую бы чушь ни скрывал под собой переплет. И книги того же Ерофеева выглядят, если не открывать их, не хуже изданий классики. А те, кто смотрит канал "Культура" или случайно включает его на минуту, думает, что современная литература — это Ерофеев. Кстати, его в свое время очень активно поддерживал Запад, которому выгодно было, чтобы в русской литературе писатели, как шулер карты, перемешали понятия дружбы, любви, предательства… Я согласен с Честертоном, который утверждал, что "у простого читателя, быть может, весьма непритязательные вкусы, зато он на всю жизнь уяснил себе, что отвага — это высшая добродетель, что верность — удел благородных и сильных духом, что спасти женщину — долг каждого мужчины и что поверженного врага не убивают. Эти простые истины не по плечу литературным снобам — для них этих истин не существует, как не существует никого, кроме них самих". В 1962 году академик Колмогоров сказал, что "произведение искусства — это знаковая система, предназначенная людям в качестве инструмента саморегулирования".
Нынешняя наша литература — это уже не "инструмент саморегулирования", а катализатор хаоса. Хаоса, смешивающего все привычные понятия добра и зла…
г. Санкт-Петербург
Че бурашка выйдет в чисто поле,
Меховые уши навострит,
Слушать станет: как там мумитролли
В мумидоле? Как там айболит?
Чем там дышит Йожыг из тумана?
Пьет ли можжевеловый чаёк?
В цепких лапках у него бердана.
Взгляд его внимателен и строг.
Для врагов преграда и препона.
Для друзей надежда и оплот.
Не прорвутся злые покемоны!
Гадкий телепузик не пройдет!
Он стоит на страже мирной жизни.
Дрозд щебечет, яблони в цвету…
Дышится легко в моей отчизне,
Ибо Че бурашка на посту!
И, встречая ночную прелестницу,
Улыбаясь в лучах фонаря,
Наблюдать, как небесную лестницу
В алый шелк убирает заря.
у детишек совсем новый год
третий день как настали сугробы
в небесах шелестит самолет
плавниками космической рыбы
и петарда взмывает утробно
грохоча и пугая народ
пробираясь домой от метро
отмечай измененья в пейзаже
там где бурым всё было и рыжим
снег лежит и значительно выше
небо стало и вроде как даже
легче дышится зимней порой
так бывает в конце декабря
замордован работой и бытом
ощущая себя то ли быдлом
то ли трупом до срока отпетым
формалином и спиртом пропитан
встанешь вдруг и в лучах фонаря
озираешься не говоря
ничего и взмывает ракета
и окрестные окна горят
сугробы оседают ощутимо,
в промозглом стылом воздухе весной
грядущей веет. обсуди со мной
нюансы бытия в окрестных риму
микрорайонах. снег, подобно гриму,
скрывает шрамы. коркой ледяной
покрыты тротуары. мир иной
мерещится, когда несется мимо
поток сплошной автомобильный, леты
подобие, — нырнешь в него и где ты
окажешься в итоге, не дано
предугадать. перебирай монеты
в кармане, в ожидании рассвета.
на остановке в семь еще темно.
отходит вагон от перрона
вдоль черных обугленных крон
в процессе тягучем разгона
скрипит и качается он
и в коконе этом железном