Газета День Литературы # 105 (2005 5) - Страница 19

С.Довлатов вспоминал о том, как они с коллегой-журналистом Э.Бушем увидели объявление: "Срочно требуются кочегары". Объявление было встречено с радостью. "Это то, что надо! Давно пора окунуться в гущу народной жизни! Ближе к природе! Ближе к простым человеческим радостям! Долой метафизику и всяческую трансцендентность!" Воодушевленных журналистов, решивших отдохнуть душой, устроившись на работу в котельной, встретил инструктор, представивший им будущих коллег: "Олежка, например, буддист. Последователь школы "дзен". Ищет успокоения в монастыре собственного духа… Худ — живописец, левое крыло мирового авангарда. Работает в традициях метафизического синтетизма. Рисует преимущественно тару — ящики, банки, чехлы… Цикл называется "Мертвые истины". Ну, а я — человек простой. Занимаюсь в свободные дни теорией музыки. Кстати, что вы думаете о политональных наложениях у Бриттена?" Буш тут же потащил Довлатова прочь из котельной: "Это не котельная! Это, извини меня, какая-то Сорбонна! Я мечтал погрузиться в гущу народной жизни. Окрепнуть морально и физически. Припасть к живительным сокам… А тут?! Какие-то дзен-буддисты с метафизиками! Какие-то блядские политональные наложения! Короче, поехали домой!" Нынешняя литература вышла из таких котельных. Бывшие кочегары правят бал. В конце двадца- того столетия оборвались передаваемые из века в век традиции русской реалистической литературы. Во главе литературных журналов и всевозможных литературных организаций встали те самые люди из "котельных Сорбонн"…

Молодые, начинающие писатели с трепетом ждут ответа от редакций литературных журналов. Публикация в них — признание литературной состоятельности. Ответа не приходит (ни одна редакция теперь не тратится на конверты), и писатель начинает листать журналы, пытаясь понять, кого же в них печатают и как надо писать, чтобы быть опубликованным. Таким образом, мерилом вкуса становится "элитарная проза", которая непереводима на язык народа. Никто не стает читать "Новый мир" или "Знамя" в метро. Эти и подобные им журналы похожи на анатомический театр, в котором препарируют Слово. Оно там — не живое. Оно не дышит и не отзывается эхом в сердце, оно нужно лишь для опытов "писателей-вивисекторов". Русский язык уже перестает быть материей, из которой писатель, словно демиург, создает веру, надежду, любовь и дает их как великий Дар отчаявшимся людям. Нет, он напоминает скорее "собачку Павлова", которую мучает близорукий профессор, начинающий сходить с ума от своих опытов.

…Современные литературные журналы, почти не имея читателей, продолжают выходить, — потому что существуют на деньги Сороса, — получается, что русская литература стала еще и содержанкой?.. То, что там, в этих журналах, печатается, вряд ли можно назвать литературой. Хотя именно авторам этих журналов, которым, по большому счету, нет совершенно никакого дела ни до кого кроме себя, дают премии, — и они гордо противопоставляются тем, кто пишет на потребу публики, работает для "массового читателя". Глупо противопоставлять себя команде авторов, которые пишут под одним женским псевдонимом, считая народ "за быдло". Высокомерное презрение к читателю — вот основная черта современной литературы, которая роднит "творцов элитарной прозы и поэзии" с теми, кто работает "для массового читателя". В литературных кругах само это словосочетание "массовый читатель" сделалось чем-то вроде ругательства. Дескать, у настоящего писателя должен быть только узкий круг читателей, а народ пусть читает детективчики всякие да бульварные газеты. Между тем истинное искусство всегда народно. В веках остается то, что сохраняет народ, а не высоколобые интеллектуалы. Шекспира бы не существовало, если бы простой народ не шел в театр "Глобус" в ожидании того, что актеры развлекут их, разыграв на подмостках очередную историю. Большинству зрителей приходилось стоять — сидячих мест практически не было, — поэтому Шекспир думал о том, как удержать тех, кто пришел в театр, — как сделать так, чтобы даже если их ноги очень устанут, они бы остались смотреть пьесу до конца, а не убрались бы восвояси из театра. Не думай бы он об этом, а сиди и сочиняй в тиши кабинета "трагедии на века", не существовало бы сейчас такого явления как "Шекспир". И почему мы должны считать свой народ хуже того, который был современен Шекспиру?!

Презрение к нему — это только оборотная сторона страха перед сознанием того, что именно он, а никакие ни литературные премии определяет подлинную ценность художественного произведения. Нет для поэта большей чести как та, когда его стихотворение считается "народным". Именно такие стихи передаются из уст в уста, кладутся на музыку талантливыми композиторами и распеваются в кабаках, находя отзвук в любом сердце: и великого музыканта, и пьяницы-забулдыги. Истинное искусство — это то, что трогает любое сердце. Талант — это способность быть интересным для многих, гениальность — это возможность быть интересным для всех.

Книги пишутся для людей, а не для критиков. Книга — тот же спектакль, который разыгрывает воображение читателя, и подмостками сцены служат ему страницы. Закрытая книга — все равно что пустой зал в театре. Но нужен ли современному "элитарному" писателю читатель? Тиражи — да, премии — да, но читатель? Живой читатель, из плоти и крови?! Нет, он боится его. Боится встретиться с ним лицом к лицу, зная, что все произойдет в точности, как в миниатюре Д.Хармса: "Тебе кажется, что ты писатель? А, по-моему, ты не писатель, а г…". Писатель падает в обморок". Чтобы избежать этой роковой встречи, нынешний писатель отгораживается от читателя всевозможными способами. Словно стены замка, подавляющие своей мощью сознание простых крестьян, встает между читателем и писателем авторитет "Нового мира" и прочих именитых журналов. Готовый встретиться с читателем, нынешний писака заранее запасается оружием — выковывает меч из интервью с собой, седлает Пегаса, как Санчо Пансо своего осла, делает щит из нескольких заумных фраз…